В теории права и в судебной практике есть такое понятие как «дискреционные полномочия суда». В российских процессуальных кодексах понятие «судебной дискреции» отсутствует. Однако такое полномочие суда подразумевается при оценке доказательств, удовлетворении ходатайств, снижении неустойки и т.п. Говоря простым языком, это можно назвать «судебным усмотрением».
На наличие дискреционных полномочий судов Российской Федерации неоднократно указывал Конституционный Суд РФ (напр. Определение Конституционного Суда РФ от 20.07.2021 № 1377-О) и Верховный Суд РФ (напр. Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от 03.08.2021 № 1-КГ21-11-К3).
Более того, Конституционный Суд РФ в Определении от 17.12.2020 № 2866-О пояснил, что конституционный принцип самостоятельности судебной власти является одним из проявлений дискреционных полномочий суда, необходимых для осуществления правосудия при разрешении конкретного дела. Аналогичная позиция Конституционного Суда РФ изложена в Определениях от 26.05.2020 № 1101-О, от 22.12.2015 № 2980-О, от 19.12.2017 № 3030-О, от 01.10.2019 № 2554-О и др.
В российской юридической литературе нет единого подхода к понятию «дискреционных полномочий судов». Автору видится наиболее правильным толкование вышеуказанного понятия К.В. Прониным: «Возможность суда применять на основе собственного внутреннего убеждения один из нескольких легитимных вариантов решения правовых вопросов в целях наиболее эффективного осуществления правосудия».
Таким образом, К.В. Пронин указывает, что дискреционные полномочия должны обладать свойством легитимности. Также это неоднократно подтвердил Конституционный суд РФ, указывая на то, что они не предполагают возможность оценки судом доказательств произвольно и в противоречии с законом. То есть, действия по принципу contra legem в данном случае не допускаются.
Известным примером проявления судебной дискреции в России является п. 14 Обзора судебной практики по вопросам, связанным с участием уполномоченных органов в делах о банкротстве и применяемых в этих делах процедурах банкротства (Утв. Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 20 декабря 2016 года). В нем сказано, что требования об уплате страховых взносов на обязательное пенсионное страхование, не являющиеся текущими, в соответствии с абзацем третьим пункта 4 статьи 134 Закона о банкротстве относятся ко второй очереди удовлетворения; они не предоставляют право голоса на собрании кредиторов в соответствии с пунктом 3 статьи 12 этого Закона».
Позицию Верховного суда поддержал Конституционный суд в Определении от 11.04.2019 г. № 856-О об отказе в принятии к рассмотрению жалобы публичного акционерного общества «Сбербанк России» на нарушение конституционных прав и свобод абзацем третьим пункта 2 статьи 134 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)».
В данном случае, суды фактически устранили «пробел» в Законе о банкротстве, при этом не нарушив его положения. Данные обстоятельства позволяют считать такое проявление дискреционных полномочий законным и легитимным.
Однако, как быть в ситуациях, когда суд, проявляя свои дискреционные полномочия, предлагает новый подход к правовому институту, урегулированному материальным правом?
Так, в ст. 223 ГК РФ указано, что право собственности у приобретателя вещи по договору возникает с момента ее передачи, если иное не предусмотрено законом или договором. При отчуждении транспортного средства действует общее правило относительно момента возникновения права собственности у приобретателя - момент его передачи (Обзор судебной практики Верховного суда Российской Федерации № 2 (2017) (утв. Президиумом Верховного суда РФ 26.04.2017)).
В деле, о котором пойдет речь, предметом спора как раз и являлся автомобиль. Между сторонами был заключен договор купли-продажи, в котором предусмотрено, что при его подписании стороны подтверждают факт передачи имущества, то есть договор имеет силу акта приемки-передачи. Таким образом, сторонами соблюдено общее условие ст. 223 ГК РФ для возникновения права собственности, поскольку договором иного не предусмотрено, и указано на состоявшуюся передачу автомобиля.
Самое интересное, что суд, отказывая в признании права собственности покупателя, пояснил, что «По условиям договора транспортное средство передано продавцом и принято покупателем при заключении сторонами настоящего договора. Отдельного документа о передаче транспортного средства не составляется».
Казалось бы, что после установления данного факта суду следует удовлетворить исковые требования в части признания права собственности. Однако, затем суд делает иной вывод –право собственности возникает с момента оплаты стоимости автомобиля.
Говоря о фактических обстоятельствах дела, сторонами была согласована (естественно, в устной форме) оплата в пользу третьего лица.
Суд указал в решении следующее: «обязательство по передаче стоимости автомобиля по договору купли-продажи не было исполнено истцом надлежащему лицу… Продавец совершил фактические действия, направленные на реализацию автомобиля, которые по независящим от него обстоятельствам не были доведены до конца, поскольку денежные средства по договору купли-продажи он не получил… При таких обстоятельствах суд приходит к выводу об отказе в удовлетворении исковых требований о признании права собственности на автомобиль.»
Этот вывод сделан судом несмотря на то, что им был установлен (на основании бесспорных документов) факт передачи автомобиля от продавца к покупателю. Таким образом, в данном деле, суд сослался на ст. 223 ГК РФ и, при этом, дал ей другое толкование, связав возникновение права собственности не с моментом передачи имущества, а с фактом его оплаты.
Является ли все вышеизложенное проявлением судебной дискреции? Или это просто некорректное применение нормы материального права? Ответы на данные вопросы будут скоро даны судами вышестоящих инстанций.
На наличие дискреционных полномочий судов Российской Федерации неоднократно указывал Конституционный Суд РФ (напр. Определение Конституционного Суда РФ от 20.07.2021 № 1377-О) и Верховный Суд РФ (напр. Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от 03.08.2021 № 1-КГ21-11-К3).
Более того, Конституционный Суд РФ в Определении от 17.12.2020 № 2866-О пояснил, что конституционный принцип самостоятельности судебной власти является одним из проявлений дискреционных полномочий суда, необходимых для осуществления правосудия при разрешении конкретного дела. Аналогичная позиция Конституционного Суда РФ изложена в Определениях от 26.05.2020 № 1101-О, от 22.12.2015 № 2980-О, от 19.12.2017 № 3030-О, от 01.10.2019 № 2554-О и др.
В российской юридической литературе нет единого подхода к понятию «дискреционных полномочий судов». Автору видится наиболее правильным толкование вышеуказанного понятия К.В. Прониным: «Возможность суда применять на основе собственного внутреннего убеждения один из нескольких легитимных вариантов решения правовых вопросов в целях наиболее эффективного осуществления правосудия».
Таким образом, К.В. Пронин указывает, что дискреционные полномочия должны обладать свойством легитимности. Также это неоднократно подтвердил Конституционный суд РФ, указывая на то, что они не предполагают возможность оценки судом доказательств произвольно и в противоречии с законом. То есть, действия по принципу contra legem в данном случае не допускаются.
Известным примером проявления судебной дискреции в России является п. 14 Обзора судебной практики по вопросам, связанным с участием уполномоченных органов в делах о банкротстве и применяемых в этих делах процедурах банкротства (Утв. Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 20 декабря 2016 года). В нем сказано, что требования об уплате страховых взносов на обязательное пенсионное страхование, не являющиеся текущими, в соответствии с абзацем третьим пункта 4 статьи 134 Закона о банкротстве относятся ко второй очереди удовлетворения; они не предоставляют право голоса на собрании кредиторов в соответствии с пунктом 3 статьи 12 этого Закона».
Позицию Верховного суда поддержал Конституционный суд в Определении от 11.04.2019 г. № 856-О об отказе в принятии к рассмотрению жалобы публичного акционерного общества «Сбербанк России» на нарушение конституционных прав и свобод абзацем третьим пункта 2 статьи 134 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)».
В данном случае, суды фактически устранили «пробел» в Законе о банкротстве, при этом не нарушив его положения. Данные обстоятельства позволяют считать такое проявление дискреционных полномочий законным и легитимным.
Однако, как быть в ситуациях, когда суд, проявляя свои дискреционные полномочия, предлагает новый подход к правовому институту, урегулированному материальным правом?
Так, в ст. 223 ГК РФ указано, что право собственности у приобретателя вещи по договору возникает с момента ее передачи, если иное не предусмотрено законом или договором. При отчуждении транспортного средства действует общее правило относительно момента возникновения права собственности у приобретателя - момент его передачи (Обзор судебной практики Верховного суда Российской Федерации № 2 (2017) (утв. Президиумом Верховного суда РФ 26.04.2017)).
В деле, о котором пойдет речь, предметом спора как раз и являлся автомобиль. Между сторонами был заключен договор купли-продажи, в котором предусмотрено, что при его подписании стороны подтверждают факт передачи имущества, то есть договор имеет силу акта приемки-передачи. Таким образом, сторонами соблюдено общее условие ст. 223 ГК РФ для возникновения права собственности, поскольку договором иного не предусмотрено, и указано на состоявшуюся передачу автомобиля.
Самое интересное, что суд, отказывая в признании права собственности покупателя, пояснил, что «По условиям договора транспортное средство передано продавцом и принято покупателем при заключении сторонами настоящего договора. Отдельного документа о передаче транспортного средства не составляется».
Казалось бы, что после установления данного факта суду следует удовлетворить исковые требования в части признания права собственности. Однако, затем суд делает иной вывод –право собственности возникает с момента оплаты стоимости автомобиля.
Говоря о фактических обстоятельствах дела, сторонами была согласована (естественно, в устной форме) оплата в пользу третьего лица.
Суд указал в решении следующее: «обязательство по передаче стоимости автомобиля по договору купли-продажи не было исполнено истцом надлежащему лицу… Продавец совершил фактические действия, направленные на реализацию автомобиля, которые по независящим от него обстоятельствам не были доведены до конца, поскольку денежные средства по договору купли-продажи он не получил… При таких обстоятельствах суд приходит к выводу об отказе в удовлетворении исковых требований о признании права собственности на автомобиль.»
Этот вывод сделан судом несмотря на то, что им был установлен (на основании бесспорных документов) факт передачи автомобиля от продавца к покупателю. Таким образом, в данном деле, суд сослался на ст. 223 ГК РФ и, при этом, дал ей другое толкование, связав возникновение права собственности не с моментом передачи имущества, а с фактом его оплаты.
Является ли все вышеизложенное проявлением судебной дискреции? Или это просто некорректное применение нормы материального права? Ответы на данные вопросы будут скоро даны судами вышестоящих инстанций.
